Лес
Вечерело. Извиваясь, дорога уходила в лес и, петляя как перепуганный заяц, превращалась в тропинку, а потом и вовсе в чуть заметную, поросшую травой и прикрытую нависшими сверху ветвями деревьев звериную тропу. Позади осталась деревеня.
"Странные люди эти крестьяне, суеверны, пугливы и верят всему, что им не скажи... Вот и сегодня я имел повод лишний раз в этом убедиться. Ну скажите мне, какой еще оборотень? Вервольф...пф! А они-то рассказывали...руками машут, перекрикивают один другого. Все, что я понял из их сбивчивого рассказа это то, что уже пять месяцев скот находят растерзаным прямо в загонах, по ночам за околицей слышен вой и мелькают неясные, но "пугающие до ужаса в коленках" тени...до ужаса в коленках! Истинно крестьянское выражение...
Ну что это такое?! Эти крестьяне со своими страхами совсем не выбираються из своей деревеньки...так и окончательно одичать недолго. Это не тропинка, а черт-те что!"
Пожухлая осенняя трава тихо шелестела, цепляясь за сапоги, словно пытаясь остановаить, задержать путника... Ветки деревьев цеплялись за ворот, за одежду, сыпали препротивным дождем мелкого мусора за воротник.

...тишина - "Здесь...он...да...еще один..." - кусты бесшумно сомкнулись, меж деревьев на высоте пары метров блеснули две зеленоватые точки зрачков и снова тишина...

По лесу пронесся порыв ветра, деревья зашумели, нагнулись к земле, словно покорные вассалы, склонившие головы перед своим сюзереном, трава враз полегла, будто и не было спутанного противно шуршащего ковра под ногами. "Вот это совсем другое дело!" - идти стало значительно легче и путник даже принялся насвистывать веселую песенку. постукивая в такт ей сломленным сучком по деревьям. Однако, даже надменность, гордость и уверенность в собственных силах не смогли заглушить природного чувства опасности, инстинкта самосохранения, жажды жизни... "А ведь этот лес и правда мрачен, поскорее бы город..." - путник ускорил шаги и теперь уже замолчала, затихла веселая песенка, а палочка уступила место в руке эфесу шпаги.

Рука легла на ствол дерева и над ней показалась смутно виднеющаяся в ночных сумерках человеческая голова "Задрожал...страх...какое странное чувство, оно только мешает, но искоренить они его не могут...люди!" последнее слово прозвучало с такими же интонациями, как славный, богатый барон поизносит "Крестьяне!", как пастух, мозолистыми руками сжимающий посох, бросает вслед отступающим волкам "Звери!"
В лесу стало светлее. Намного светлее чем полчаса назад. Подняв глаза, путник понял, что взошла луна. Ну что ж, тем лучше, никому не приятно ощущать себя слепым котенком в незнакомом месте. И вдруг позади раздалось тихое, едва уловимое, но отчетливое рычание. Путник скорее даже не услышал его, а лишь почувствовал, как тысячи маленьких холодных иголочек страха впились в кожу, как задрожали вдруг колени, а ладони враз стали мокрыми и скользкими... Совсем еще не соображая, что произошло, странник прибавил ходу, деревья замелькали по бокам и казалось, что все они и деревья и травы и луна и весь лес смеються над ним, над его страхом, над глупым бегом по ночному лесу.

Зеленоватые точки зрачков мелькали среди деревьев в стороне от тропинки, с каждым ярдом опускаясь все ниже к земле. Вот деревья слились в сплошную расплывчатую стену, а затем и вовсе исчезли для него, осталась лишь луна. он, Охотник, и тот, пахнущий сейчас страхом, источающий странную ауру жалости к самому себе...Жертва.

Путник бежал так, как не бегал никогда в жизни. Ему казалось, что бежит он не по осеннему ночному лесу, а по бесконечному черному коридору, освещенному светом Солнца мертвых, а следом за ним по тому же коридору бежит его палач, инквизитор...убийца...нет, Охотник! "Охотник!" - как молнией ударила эта мысль - "Солнце мертвых...какое странное название..." - мысли неслись наперегонки друг с другом, словно не замечая бешеной скорости Жертвы, словно жили отдельно - "откуда оно? Я не знал... это...это...и Охотник...почему не "охотник", а Охотник?.. Что это... Я схожу с ума? Ну да, так и есть!" - на бегу путешественник рассмеялся, рассмеялся страшным диким смехом сумаседшего и вдруг...

На бегу Охотник вскинул голову и завыл, насмешливо отвечая на вырвавшийся из глотки этого человека, этой Жертвы, вой его души, на вырвавшийся из его горла, ставший вдруг почти осязаемым, липким и холодным, страх...

...из-за деревьев до его мечущегося разума дошел вой, в котором было столь много человеческого, но в то же время звериного, вой, в котором сочетались горячая жажда убийства и холодное безразличие к жизни во всех ее формах, вой, вобравший в себя самоотверженность, с которой звери защищают своих детенышей и радость, с которой Охотник смыкает клыки на горле жертвы. Охваченый ужасом, путник побежал дальше. Он не думал о наравлении, о том, куда он бежит, в голове его сейчас билась лишь одна мысль - "Скорее, скорее отсюда..."

Тень исчезла, растворилась среди кустов и деревьев. Предательский скрип сухой ветки не выдал его, шорох травы не открыл, звук дыхания не рассекретил...

Найдя в себе силы оглянуться, путник внезапно понял, что остался один. Не было больше той пугающей тени, не было слышно воя. Тишина и одиночество! Никогда еще путешественник не думал а том, что они могут быть столь прекрасны. Он остановился, вдруг почувствовав, что совсем выбился из сил, и сел на землю, прислонившись к стволу дерева. Вновь и вновь он переживал эти события...безумный бег по лесу, страшный вой. И все это становилось таким нереальным, несуществующим... И тишина...и покой...и одиночество...как это хорошо после столь неприятного общества. Все еще хрипло, с натугой дыша путник нашел в себе силы улыбнуться, а затем и рассмеяться. Лес, казалось, даже вздрогнул, когда раздался его вновь обретший крепость голос : "Черт возьми, я стал как те крестьяне, убегал от тени! Ха! Напугался бездомной шавки" Путник снова рассмеялся чистым, звонким смехом человека, избежавшего смертельной опасности.

"Смех...еще одна глупость..." перевитая канатами мускулов, чем-то похожая на человеческую руку, а чем-то на звериную лапу, конечность, увенчаная пятью короткими, но толстыми, загнутыми когтями, потянулась вперед...

Внезапно смех путника оборвался. Почему-то ему пришло в голову, что тишина не такая уж благодатная... Вдруг он понял, что это тишина не ночного, а мертвого леса. Во всем лесу он был один...нет, не один, а с... Ему на затылок, как показалось, упала веточка. Вздрогнув, он потянулся назад, вновь вспомнив пережитый страх. Проведя рукой по воротнику он вдруг ощутил под ладонью нечто холодное, покрытое мехом. И это нечто сейчас гладило его по затылку чем-то дурно пахнущим падалью, острым, горячим...когти! Путник хрипло вскрикнул и попытался вскочить, но враз обмякшие ноги отказались ему служить. Тихо охнув, он упал лицом вниз, тут же перевернулся на спину и ослабевшими, ставшими вдруг чужими пальцами попытался вытянуть шпагу.

Глядя на движения существа Охотник вдруг улыбнулся. Улыбающийся монстр в тени кустов, под мертвенно-бледным светом луны тихо зарычал и двинулся вперед.

Путник все еще боролся с ножнами, с поясом, за который эфесом зацепилась шпага, когда на тропу перед ним вышел зверь. "Волк!" мелькнуло в голове странника, а затем пришло облегчение, волков он убивал одним лишь кинжалом. В эту минуту он забыл о том, что волка того сначала трое суток гоняли по лесу егеря, не давая прилечь ни на минуту, а само убийство происходило в закрытой со всех сторон красными флажками арене. Усмешка озарила было уста путника, усмешка обещающая быструю смерть врагу, что заставил его вести себя как крестьянин, бежать по лесу, спотыкаясь и падая, что заставил его трястись от страха!

Согнав с губ злую усмешку, больше напоминающую оскал покойника, зверь сделал еще шаг вперед и...окунулся в поток бледного света луны, словно путник, покрытый пылью, после долгой дороги нырнул в теплую ванну. "Как хорошо...я и луна...мы одинаковы..."

Первое что бросилось в глаза путника, когда зверь вышел на свет были его передние лапы. Нет! Нет-нет-нет! Этого просто не могло быть, природа посмеялась, а бог спал! Лапы зверя вовсе не были лапами. Точнее они были ими лишь частично, в них непонятно сплелись человеческие руки и волчьи лапы. Странно и страшно было смотреть на такую насмешку над человеком. "Да! Это насмешка над человеком и над животными! Такое не могло появиться на свет, не имело права!" Странник поднял глаза выше и, скользнув взглядом по мощной грудной клетке, встретился глазами с глазами зверя. Зверя ибо волком это нельзя было назвать.

"Смотри, смотри, смотри внимательно..." Охотник скрестил взгляд с взглядом Жертвы и не отрывая глаз сделал еще шаг вперед, подставляя свое тело лунному свету.

Будто кто-то сжал голову странника в стальных тисках, а веки и вовсе отрезали. Не отрываясь он смотрел в нечеловеческие, но горящие разумом более высши, чем человеческий, глаза зверя, чувствуя, как все чувства отходят на задний план, а затем и вовсе растворяютсья в поглотивших все глазах. И только два ощущения остались теперь в человеке - Страх и Жажда Жизни. И первое, а может и второе дало понять путнику, что шпага здесь бесполезна. И бесполезно все, любое сопротивление, осталось только бежать, бежать, вырваться из этого страшного леса! И те же два чувства заставили путника медленно отползать на спине от зверя. Из горла его вырвался сдавленный хрип в котором время от времени можно было разобрать отдельные слова. Он и сам не понимал, что говорит, умоляет ли он о чем-то зверя или угрожает ему, а может и что-то спрашивает..."Помогите...кто-нибудь...я не хочу... Оте-е-ец! Мама! Кто-нибудь! Пожа-а-алуйста!" И больше пугала не странная внешность и даже не взгляд загадочных глаз зверя, а его полная неподвижность и появившееся на морде

наслаждение. Охотник наслаждался страхом жертвы, он пил её ужас как терпкое вино, купался в нем, как минуту назад в свете луны, наслаждался, будто устами красавицы, ел их как брызжущее кровью, еще живое, пульсирующее мясо...пил...

Путник уперся спиной в ствол дерева, но продолжал сучить ногами, отчаянно пытаясь отползти еще дальше. Его хрип сменился нечеловеческим, полным тоски и боли сипением. Он не чувствовал ничего кроме всеобъемлющего ужаса, охватившего его в эту минуту. И вдруг пришел покой...и он отчетливо понял, что Охотник...что опасность...он понял все. И самым страшным было понимание того, что в опасности не только его тело, но и бессмертная душа. И снова ужас и сумасшествие взяи власть над спокойным осознованием. Путник в отчаянии пытался сокрушить спиной ставшее вдруг непреодолимой преградой дерево, когда

Охотник внезапно прыгнул, вытянувшись в воздухе. Блеснули клыки и когти, под кожей задвигались, будто черви в полуразложившемся трупе, мускулы.

Последнее что почувствовал странник перед тем как
когти мягко вошли в тело жертвы, а клыки вонзились в кожу на лбу и дробя кость поехали вниз к горлу этого ненавистного существа именем человек, было то, что штаны его вдруг стали мокрыми, а где-то совсем близко, в пяти милях, в кроватке заплакала маленькая дочь...

Когти рвали грудную клетку, клыки превращали лицо и горло в хлюпающую кровавую массу, на которой выделялись лишь глаза, но
Странник был все еще жив.
Когти задних лап измочалили ноги, вспороли живот и сейчас топтались в нем, перемалывая крепкими когтями внутренности. Морда вонзилась в развороченную грудь, пасть добралась до сердца и вот горячий, трепещущий комок плоти скользнул по глотке.
Сквозь боль и ужас путник вдруг отчетливо понял, что в следующий миг он умрет. Он не прочел этого в глазах Зверя, но понял по охватившей Охотника чуть заметной нервной дрожи.
Когти передних лап вонзились в глазницы, проникая внутрь черепа, литые мышцы напряглись...по лесу пронесся негромкий хруст лопнувшего черепа и лапы Охотника погрузились в мозг Жертвы.
Сознание не хотело покидать тело путника даже когда Охотник вырвал его сердце. Оно ушло мгновением позже. Навсегда. В пяти милях, в городе ребенок вдруг затих в своей кроватке и заплакал настоящими, "взрослыми" слезами.

Охотник, весь покрытый кровью отошел от Жертвы и с минуту сидел рядом с месивом крови, мяса и костей, словно бы любуясь на свою работу. А затем поднялся и тихо исчез в лесу.

Тело путника крестьяне нашли через три дня. Он был похоронен на святом кладбище близ той самой деревни.

Зверь с некоторым трудом втиснулся в ставший уже слишком узкий для него вход пешерки. Он провел языком по морде жены, легонько подтолкнул лапой волчонка-сына, ткнулся холодным носом в бок дочери... "Я снова выполнил, родные мои..." Зверь осмотрелся и еще раз...
Провел языком по разрубленной надвое морде жены, легонько подтолкнул лапой разгрызенного гончими почти пополам волчонка-сына, ткнулся холодным носом в бок оставшейся без лап дочери. Им он показал волчью сторону их жизни. Их привел он в этот лес, чтобы навсегда остаться волками. Всех их он, истекающий кровью, уведя за собой охоту, принес сюда в надежде спасти. Все они истекли кровью и погибли здесь пять месяцев тому назад.